Художники бывают разные. Выпуск 3: аниматор

На этот раз наша собеседница - художник, режиссёр и аниматор Саша Кононова, автор фильмов в новом жанре документальной анимации и по совместительству координатор группы поддержки "Дело Дмитриева"

 

Беседовала с Сашей Кононовой Оля Айзенберг

 

ОА: Нас читают родители рисующих детей и, возможно, они с ужасом думают – «а вдруг он станет художником!...» или наоборот, мечтаю т об этом, но в любом случае хочется пролить свет на профессиональные пути разных художников и рассказать, каково это.

 

Расскажи, ты в детстве рисовала? В художку ходила?

СК: Я рисовала с самого раннего детства. И весь подростковый возраст прошёл в рассказах о том, как много я в детстве рисовала. Сразу правильно взяла в руку карандаш.

 

ОА: А в твоей семье есть люди, связанные с искусством?

СК: Моя мама балерина, которая потом стала актрисой, а папа долгое время был фотографом, а потом стал сценаристом. Но не было никого, кто бы рисовал. А я рисовала много.

 

ОА: А ты помнишь, что это был для тебя за процесс? Какие-то свои ощущения от него помнишь?

СК: Да, это было приятно. Именно с точки зрения процесса. На картинах того периода, когда мне было 3-4 года – на них обычно заштрихованные карандашами фигуры. И потом мама говорила: «Это лев». А я такая: «Ну да… Он и есть» )) А это просто какая-то глыба, плотно-плотно заштрихованная цветными карандашами.

 

Лет в 5 я уже ходила в какие-то кружки, но там было так: «Сегодня рисуем кота. Начинаем с овальчика. О, у тебя такой толстый кот-батон получился» - и вот это всё. Мне в принципе нравилось, но это всё равно отличалось для меня от того моего первого рисования. Когда мне ещё никто не говорил, как надо. Так я ходила в кружки под боком какое-то время. А потом я поступила в школу Старт при МАРХИ. Теперь она очень изменилась, мне кажется. Тогда это была школа с базовыми бесплатными классами. Туда нужно было поступать, но шансы были у всех. И получались интересные классы с сильными ребятами. Сейчас она полностью переведена на коммерческую основу, и это уже другая история.

 

Это было прекрасное пространство, где тебе вроде бы говорят, как надо, но ты видишь ещё кучу примеров, как делают другие, старшие, и это для тебя всегда новый уровень – ты не представлял себе, что так можно. Возможно, есть там и свои минусы, как и везде. Многие обвиняют Старт в том, что там у всех одинаковые работы, что очень такой выработанный стиль, все педагоги ориентируются на определённых художников, Хундертвассера, например. Но это всё равно было необычно, и важно, что педагоги там добивались качества работ. То есть ты не просто рисуешь, как хочешь, а ты уже учишься думать, какой у тебя будет законченный результат, у тебя есть какая-то цель. Я пришла туда лет в 8. Поступила со второго раза. Ходила два года на подготовку. И в итоге была самая старшая в классе. Попала в класс к Ирине Борисовне Орловой, в более старших классах появилась ещё история искусств, академический рисунок (но его было мало, и я так и не успела въехать, что на нём надо рисовать как-то по-другому). Потом, когда до окончания Старта оставалось два года, в 14 лет я внезапно решила, что мне срочно нужно заняться анимацией, поступить в колледж, и я бросила Старт, не доучившись. Мне очень не хотелось бросать, я думала совмещать, но в старших классах нужно было делать диплом, всякие защиты. И предметов разных уже больше. И стало очевидно, что с колледжем это совмещать не получится.

 

ОА: А ты уже точно решила стать художником?

СК: Я с детства всем говорила, что стану художником. Но однажды мы с мамой пошли в Пушкинский, мама показала мне малых голландцев, и я сказала: «Да, я стану художником, но, мама, не таким» )) Я формулировала это так: «Я буду неклассическим художником» )) Потому что увидев в 4 года у голландцев отрезанную корочку лимона, я сказала: «Так я никогда не смогу. Это невозможно повторить. В принципе – невозможно! Этого никто не сможет сделать. Так что если ты думаешь, что я вот так буду – нет! Это не моё!»

 

Почему ещё я бросила Старт. Потому что если в начале это было такое классное времяпрепровождение, мы приходили, рисовали, общались, смотрели, что получается друг у друга, то со временем это всё становилось уже более серьёзным, появлялась конкуренция между детьми, а ещё подключались некоторые родители – которые как-то участвовали в процессе, влияли – почему твоя работа не первая. Мои родители в этом не участвовали, потому что нас – детей – в семье трое. И я чувствовала, что я немного вылетаю из какой-то внутренней тусовки этой школы. Мои родители не архитекторы, а родители-архитекторы растят себе смену и всячески участвуют в продвижении своего ребёнка. Я всё это видела, и начинала понимать, что рисование перестаёт быть уже просто развлечением, надо думать о некоторой карьере, куда поступать и т.д.

 

И мне родители так робко говорили – а может быть в МАРХИ, ты же в Старте… А я понимала, что в МАРХИ я точно не хочу. Мне казалось, что очень ответственно, серьёзно – ты построишь дом, а он потом рухнет )) Да и красотой пространственного мышления я тогда ещё не прониклась ))

 

Я же никогда не была фаворитом в классе, не могу сказать, что у меня получалось лучше всех. Скорее брала тем, что сидела до последнего. А были дети, у которых это всё проще получалось – они сразу понимали, что нужно сделать, не перерисовали тысячу раз. С педагогами у них как-то сразу сложилось вот это стилистическое взаимопонимание, которое там было таким важным. Плюс вот это расслоение компании детей с родителями и компании просто детей, разница социальных слоёв между этими компаниями… Всё это в 14 лет уже начинает остро чувствоваться, и ты начинаешь на эту тему переживать – почему у меня не так, как у других. Даже если тебе не нравится, как у других. Но тебе кажется, что если бы у тебя так было, не было бы проблем. Наверно ещё и поэтому я подумала, что можно всё это бросить.

 

А моя знакомая поступала в колледж номер 40, тогда это ещё был просто Московская Международная киношкола. Она поступала туда в 10 класс. Она не поступила, но ей всё очень понравилось. Она говорила: «Такой классный колледж, такой свободный, все такие сидят на подоконниках, на столах, чего-то делают, всё время у них что-то происходит. Такая творческая атмосфера». В общем, я тоже подумала, что я очень хочу и тоже стала туда поступать.

Там были мастерские: актёрская, режиссёр-оператор и мастерская анимации. Я сначала подала документы на две мастерские: на актёрскую и на анимационную. Про актёрство я думала, потому что занималась у мамы в театральной студии.

 

А с анимацией ещё такая история была. У меня есть сестра-близнец, и мы в детстве смотрели мультсериалы по каналу «Культура». Был там один про мышей, там было какое-то мышиное королевство, мыши воевали с крысами, и ещё был маленький народец муравьёв, всё это в средневековых декорациях – нам очень навилось. И там перед каждой серией была такая нарезка – предыстория, как бы нарезанная экспозиция. Типа «Жил-был король, а потом он умер, и начались войны и т. д.» И нам очень хотелось посмотреть всю эту предысторию в полном варианте. И мы с Олей договорились, поскольку я хотела быть художником. А родители к тому моменту мне уже объяснили, что художники – это не только малые голландцы, можешь рисовать что угодно, можешь делать сады, интерьеры, игрушки и даже мультфильмы. Но чтобы делать мультфильмы, тебе надо будет нарисовать сто тысяч картинок, чтобы сделать один кадр. Я такая: «Пффф, ну уж нет, ищи дурака, конечно же я не буду этим заниматься». И мы с Олей договорились, что вообще-то я не буду аниматором, но никто ведь не знает, ну вдруг! Если вдруг я стану аниматором, я сниму для этого сериала первую серию )) Потому что нам оооочень хотелось посмотреть, как король умер и т.д. ))

И в итоге я такая думала – ну и что, это получается, я иду на аниматора? И поэтому я подала ещё и на актёрский. Поступила в итоге опять со второго раза.

Это потом я узнала, что в колледже если ты подаешь на две мастерские, тебя просто сразу отметают, потому что это означает, что тебе всё равно куда идти. А когда поступала второй раз, это было в тот же год (меня почему-то пустили со вторым потоком – не понимаю, почему так получилось), подала уже только на анимацию. Потому что поняла, что анимация – это что-то более необычное, чем актёрство, что ли… Тем более, я бросала Старт, а бросать рисование совсем я очень не хотела.

 

ОА: А какие были вступительные испытания?

СК: Там общий конкурс. Первый тур – это как в актёрских ВУЗах надо читать прозу, басню, стихи. Плюс даётся полчаса на групповую подготовку песни. В тот год ещё надо было под музыку какой-то импровизационный танец изобразить. Всё это даёт возможность понять, насколько человек свободен, готов пробовать что-то новое, меняться. Второй тур – рисование под музыку. Надо было на таком длинном листе нарисовать три композиции под разную музыку. А потом ещё собеседование с мастерской – со студентами, которые там уже учатся, и с мастерами.

Какие-то общие вопросы – почему выбрал такую профессию и прочее. А меня вдруг спросили – нужно ли в России смертную казнь вводить…

То есть рисовательный твой уровень как таковой там не важен. Важна самобытность, открытость. И в рисунке в том числе.

 

ОА: То есть концепция такая – мы тебя сами рисовать научим, главное чтобы человек был хороший и открытый ))

СК: Ну да. Ведь аниматору не нужно уметь рисовать как малый голландец ))

Ну и потом это действительно такая вещь, которую никогда не поздно начать и набить руку можно буквально за два года.

 

ОА: Расскажи про учёбу, про подход.

СК: В то время, когда я поступала, в 2012 году, в колледже была очень семейная атмосфера. Народу было немного, все всех знали, по воскресеньям устраивали общие обеды, которые сами студенты готовили, потому что по воскресеньям была учёба. Все со всеми здоровались, была куча событий, которые объединяли все мастерские. Ты приходил и тебе казалось, что ты в другом мире – люди относятся друг к другу по-человечески.

Но прямо при мне это всё начало расти и меняться. И мы учились в таком перестроечном периоде, когда уже переставали работать семейные механизмы, а новые ещё не выработались, преподавателям было сложно.

Про саму учёбу. Было здорово, что как только ты туда приходишь, тебя сразу же погружают в процесс. Нам дали сделать нашу первую сцену. Поскольку первый русский аниматор был Старевич (по его первому мультфильму «Прекрасная Люканида» исчисляется возраст русской анимации, это 1912 год), то нам нужно было сделать наш первый фильм про Старевича. А он очень любил жуков, увлекался энтомологией, и фильмы его первые про жуков. Поэтому мы придумали такой эпизод: Старевич смотрит на улицу, и там все прохожие превращаются в жуков. Идёт дядька с тележкой, какой-то грузчик и он прямо на ходу превращается в жука. Это была моя первая сцена. Надо было нарисовать на кальке, постоять в очереди к сканеру, смонтировать. И вот так постепенно, через конкретные задания, через работу (старшие студенты нам помогали – к каждому при поступлении прикрепляется куратор из старших, который тебе помогает и за тебя отвечает, при чём по всем фронтам – и в учёбе, и в общении и везде), мы сразу погружались в процесс.

 

И в первый же год нас отправили участвовать в Большом фестивале мультфильмов. Мы должны были работать на фабрике мультфильмов. Там работают разные анимационные мастерские во время фестиваля. Мы делали мастерскую по Старевичу в бумажной перекладке. А поскольку у меня с подросткового возраста всё было нормально с предводительством и командованием, возможно, из-за театральной студии, этот опыт для меня был очень важным: я поняла, что я смело и экспрессивно начинаю что-то делать, а когда дохожу до сути, понимаю, что я забыла подумать ))

То есть. Я месяц проучилась в мастерской анимации. До этого я вообще никогда этим не занималась и ничего про это не знала. Я успела сделать одну сцену. Да, я теперь умею сканировать и знаю, что анимация – это когда много картинок склеиваются в монтаже. И вот я веду эту мастерскую по анимации. Остальные люди, видимо, какие-то более деликатные и скромные оказались. Все как-то так поверили – ну, Саша сделает. И я, только когда уже пришли все эти дети, и я им активно начла объяснять, как чего делать, и мы с ними дошли уже до камеры, я только тут поняла, что … типа… по-моему, у меня не хватает опыта… чтобы быть педагогом по анимации )))

 

Но в принципе, можно, конечно, формально считать, что я преподаю анимацию с октября 2012 года, когда мне было 14 )))

 

В общем, сцена первая, которая получилась под моим начальством, была ужасна )) Но это был важный опыт – понять из чего вообще состоит кадр, что в нём работает, что не работает. Если ты рисуешь кучу суперкрасивых в твоём понимании картинок, типа: очень зелёная красивая трава, с очень красными цветами на ней, и во всём этом очень фиолетовые жуки – это такая рябь в кадре, что смотреть на это невозможно )) А ещё ты забыл закрепить камеру, потому что для тебя это ещё не автоматически – что камера вообще-то шатается от прикосновений... Ты не знаешь, как разместить всех этих детей под этим штативом… Ну и наверно твоё сознание в этот момент расширяется, ты испытываешь некий трип, растешь морально, физически и всячески… ))) Но результат получается ужасный ))

 

И после первого дня фабрики у нас была такая рефлексия, почему всё так ужасно получилось, и что надо делать по-другому. В киношколе очень любят рефлексию, по крайней мере, тогда любили. Очень полезная процедура. И в тот момент мы провели эту рефлексию, и меня не свергли с этой моей высоты, никто не сказал, что ты вообще всех подвела, и это какой-то кошмар. Нет, такого не было. Я и сама видела, что получилось не очень. Мы в очень рабочем режиме обсудили, что надо сделать по-другому, назначили фирмстиль – договорились, какого цвета у нас будут все жуки, какую бумагу мы для этого выдаём, как мы оформляем фоны и т.д. и дальше у нас получились две или три сцены, которые мы даже смогли включить в итоговый фильм мастерской.

 

Так началась моя работа в анимации ))

 

Ну и дальше была обязательная классическая школа анимации, которую все проходят.

Вообще надо сказать, что профессия «аниматор» не требует высшего образования. Лет в 15-16 я поняла, что, наверно, у меня его не будет. Я отпускаю от себя этот стереотип, что высшее образование должно быть у приличного человека. Я не отношусь к этому как к цели в жизни. Если мне станет интересно пойти куда-то учиться, я пойду. Очень приятный пример – у Норштейна тоже нет высшего образования ))

 

ОА: Это снимает все вопросы!! ))) В общем, ты училась, собиралась заниматься анимацией, у тебя больше не было никаких метаний и сомнений…

СК: О, у меня были сплошные метания и сомнения, вплоть до выпуска! )) Я думала – точно ли это моё, может, мне нужно что-то ещё… Потому что как устроен аниматор: ты должен любить рисовать, много рисовать, рисовать на скорости, не бояться рисовать экспрессивно, то есть это не академическая школа, когда ты сидишь и три часа по точкам переносишь, потом их сводишь. Нет, тут тебе нужно успевать ловить движение, передавать характер. В некоторых анимационных школах есть даже карикатура как предмет. Как гиперболизировать то, что ты видишь. Вот на такое рисование было направлено обучение. У меня было странное художественное образование, с которым я пришла. В Старте нас учили совсем другому. Без учёта, что твой рисунок будет оживать, что это жизнь. Декоративно-плоскостные, иногда с перспективой, там, где ровно – должно быть ровно, даже по линеечке можно было рисовать. А тут – важно рисовать много и с натуры. Мне не нравилось никогда рисовать с натуры. Я полюбила это уже потом, в колледже. На старших курсах. А тогда мне казалось, что это очень скучно, очень сложно, я никогда не смогу. Как раз то, что убивает обычно любовь к рисованию у ребёнка в художках. Когда он говорит – ну на фига я буду всё это копировать, повторять? И работы получаются все, во-первых, все одинаковые, а, во-вторых, пропахшие нафталином.

 

И у меня было какое-то похожее ощущение. У меня не было самостоятельности, своего стиля в рисунке. Я всё время не понимала, как мне рисовать, чтобы самой нравилось, надо ли мне вообще рисовать… И вроде бы я уже не помню себя, чтобы я не рисовала, ассоциирую себя с рисованием… А тут вокруг нашлось столько всего интересного: мне нравилось смотреть фильмы, разбирать фильмы, думать на какие-то темы, обсуждать, писать какие-то тексты… Вообще всё, что было связано с развитием тебя как человека, меня настолько увлекло в тот момент, что для меня творческая часть вдруг ушла на второй план. Я даже не особо верила, что я смогу стать мультипликатором, потому что мне казалось, что если я стану – то куда же денется вот это вот всё великое и интересное… Я узнала столько разных философов, мыслителей, читала их тексты, воспоминания, у них была такая интересная жизнь, все они пишут, что стараются держать путь на максимальной глубине… Померанц, Флоренский, Лихачёв… Они стали для меня образцами, очень близкими какими-то. Но и в этот момент я очень полюбила Хитрука (Фёдор Саве́льевич Хитру́к — советский и российский режиссёр, художник и сценарист мультипликационного кино, педагог). Нам задали читать на лето перед учёбой его книгу «Профессия – аниматор». Я прочитала первый том и прямо влюбилась. Мне казалось, что Хитрук – это супер-гений. Именно как человек.

 

Но вот то, что я смогу сидеть два часа и копировать веточку яблони с удовольствием – мне казалось, что нет, как это возможно, это просто очень скучно и всё равно не получится. А тут в этой анимации надо рисовать кучу картинок, всё это двигать… Даже не знаю… Меня всё время увлекало что-то рядом с анимацией.

 

То меня увлекла режиссура. Именно личность режиссёра: как он думает, как строит свою работу.

То меня увлекает станок. Мы снимали, в основном, перекладку, либо рисованные фильмы. Рисованные на кальке, перекладка – это значит многоярусный станок, из металлических реек, и слои стекла лежат. Это был прототип диснеевского станка, только у Диснея были десятки слоёв, он был до потолка, и позволял снимать эти его въезды в Бэмби, когда раздвигаются ветки, всё вот это, со сменой фокуса… У нас, конечно, было попроще.

 

И мне очень нравилось одно время ставить свет на этом станке. Мне казалось, что можно вообще не делать никакую анимацию, а гораздо интереснее просто выставить кадр. Ты смотришь на станок, ставишь на переднем плане сухостойные веточки, вырезанного из бумаги персонажика, придумываешь планы, чего куда будет светить, какой поставить фильтр, а тут ещё будет фокус… И я его уже посадила, я уже ничего не хочу трогать, уже так красиво, зачем что-то ещё! )) Мне казалось, что я готова всю жизнь этим заниматься – выставлять кадры и их фотографировать ))

 

В итоге это много кто стал делать. Превращать кадр в иллюстрацию. Например, Света Филиппова, русский аниматор, делала фильмы в кофейной технике (как песок, только кофе). И ей заказали книжку с такими иллюстрациями.

 

ОА: Это интересная тема. Тебе на тот момент хотелось зафиксировать мгновение и не запускать в него жизнь. Я знаю обратные истории, когда художник-миниатюрист проходит путь от статики (вырезанные домики, куклы, рождение истории о них, зафиксированной в книге) переходит к анимации, потому что ему именно хочется оживить своих героев, прожить с ними их историю. Как ты решила этот свой внутренний конфликт – оживлять или не оживлять?

СК: Если бы я тогда была взрослее, и чувствовала бы уже готовность делать свои проекты, я бы может быть и остановилась. Но у меня никогда не было такой уверенности, что то, что я делаю, кому-нибудь нужно. Поэтому у меня не было мысли остановиться и делать какие-то такие свои работы. Ну и потом, всё-таки, когда появлялось движение, это тоже очень большую радость приносило. Они ожили! Ты видишь провода, край бумаги, среди этого персонажей, а потом поворачиваешь голову в компьютер и всего этого уже не видишь, а видишь перспективу, человека, он бредёт по пустыне на закате, он сядет сейчас вот на эту руину… И это переключение мира абсолютно захватывает.

 

ОА: А у тебя есть это ощущение чуда, когда в этом виде искусства ты уж в полной мере (понятно, каждый художник – творец), но тут в буквальном смысле демиург: анимация – анима, вдохнул в них – в своих персонажей – жизнь и душу? Они взяли и зажили своей жизнью.

СК: Да, есть. Не знаю, можно ли вообще снимать анимацию, если тебя это больше не удивляет… Тот же Хитрук в своих воспоминаниях писал, как уже будучи пожилым человеком был у Макларена (это канадский мультипликатор второй половины прошлого века). Макларен – это целая вселенная. Невероятно оригинальный человек. У него были всякие удивительные разработки: как, например, играть в теннис, если измерений пять? )) Он это рисовал )) И я когда объясняю детям на занятиях, какой крутой это человек, у меня даже не всегда хватает слов, чтобы объяснить, а дети такие – эээээ, ну и что такого? )) А он рисовал на плёнке, сам изобрел новую технику – процарапывал на плёнке – получалась бескамерная анимация. Тогда ведь ещё не было цифры. Пропускал разрисованную плёнку через проектор. И у него получались такие полуабстрактные фильмы. И Хитрук приехал к Макларену. Тот решил ему показать свою технологию. И после съёмки Макларен говорит Хитруку: «Вот, смотрите!! Движется!!» И Хитрук ему искренне позавидовал, потому что этот старик, просто старик уже!, до сих пор сберёг для себя это чудо анимации – его до сих пор впечатляет, что он что-то нарисовал, отделил что-то от себя и оно ожило. У Хитрука это чувство с годами притупилось. У него и путь был такой, длинный и ступенчатый – аниматор, режиссёр, педагог. На каком-то этапе уже сам сознательно сказал – всё, я хочу теперь заниматься только педагогикой. Так что, думаю, это очень важно – сохранить это чувство.

 

ОА: Итак, ты продолжала метаться…

СК: Да. Был период, когда я совсем воспротивилась рисованию. Это случилось, когда у нас началось академическое рисование. Это был какой-то протест. Я же решила – классическое рисование это не моё.

 

ОА: Да, ещё в 4 года ))

СК: Да-да! )) Но у нас был такой замечательный педагог – Кирилл Зиман, он и сейчас там работает. У него есть два самых главных качества хорошего педагога: он очень увлечённый и не давит. «Не хочешь – не делай, ладно… У тебя, правда, так хорошо получалось, но если не хочешь, не продолжай…» )) Поэтому в итоге, годы протеста прошли, и я вернулась к рисованию.

 

К тому же, меня вдруг озарило: ведь анимация – это же как раз соединение рисования и актёрского мастерства! Я стала понимать, что когда мы делаем фильм, есть какая-то концепция, какая-то задача. И мне надо её решить в каждом эпизоде: понимать, придумать, что вот персонаж что-то взял… А как он взял? Я должна это придумать. Это и есть актёрская игра.

И так же, как и в профессии актёра, у тебя есть куча ограничений: не нужно переигрывать, не нужно тянуть одеяло на себя. Понимать, что ты делаешь какую-то часть в целом, и тебе нужно, чтобы это целое не распалось, а собралось. И тут как раз все мои околоанимационные интересы стали собираться в моём деле. Я стала понимать, как они все работают на процесс и результат. И я стала понимать, что анимация может быть не просто развлечением для аудитории 0+. Что есть и взрослые фильмы, есть и детские фильмы. И то, и другое может быть как искусством, так и просто шевелением. И чем они станут – это будет зависеть прежде всего от личности режиссёра.

 

В общем, к выпуску я уже всё-таки понимала, что останусь в анимации.

Когда выпустилась, была растерянность сперва, конечно. Я не хотела идти учиться дальше. Устала учиться. Мне было уже 20 лет, и мои бывшие одноклассники уже почти заканчивали ВУЗы. А я закончила только колледж. И хотелось попробовать свои силы в работе.

 

В 2018 году я выпустилась. Для меня начался новый профессиональный виток: документальная анимация. Мы сделали пилот для серии «Хорошо помню» с внуком Юрия Дмитриева.

Мы были знакомы с Даней, внуком Дмитриева. В августе 2018 я с Юрием Михайлиным поехала на дни памяти в Карелию. Мы были координаторами группы поддержки движения «Дело Дмитриева». С 2016 года меня захватило это дело, потому что Юрия Дмитриева и его дочь я узнала, еще учась в киношколе, с 2014 года мы дружили.

С нами была режиссёр-документалист Юлия Вишневецкая. Она поехала со своей целью снять фильм про дочь Юрия Дмитриева, которая едет на дни памяти в Сандармох. И изначально она хотела снимать внука Даню, ей нравилась идея преемственности, к тому же это ещё ребёнок, мальчик.

Юля связалась с Юрием как с координатором движения, чтобы выяснить какие-то детали. А у меня уже была на тот момент идея-фикс сделать анимацию для чьего-нибудь документального фильма и Юрий об этом знал, он меня познакомил с Юлей. Я хотела сделать анимацию для док фильма, в том числе, потому что я видела интересные примеры. Супер-классную анимацию делает Дмитрий Геллер для Дмитрия Завильгельского. Науч-поп они делают. На тот момент был фильм «В ожидании волн и частиц», про физику, невидимую глазу.

Мне это было интересно, потому что здесь могут быть неочевидные персонажи. И здесь ты можешь побыть режиссёром в режиссёре. Срежиссировать свою анимационную часть. У тебя есть рамки – мне это нравится, и ты при этом сам придумываешь и реализовываешь, но на заданную тему.

 

ОА: Они с одной стороны ограничивают, с другой – стимулируют, такая творческая задача получается.

СК: Да, как раз стимулируют, потому что это каждый раз какая-то тема, которая бы мне самой никогда в голову не пришла. И для меня это всегда выход на новый уровень, преодоление какого-то предела.

 

И тут как раз нашлась Юля, которая делала фильм про Дмитриева. В фильме предполагалась часть, которую невозможно снять, потому что это про прошлое, это некие воспоминания. В итоге, это было интервью с Даней, на 5 минут. И мы сделали, прямо там, в Петрозаводске. Идея была в том, чтобы Даня сам тоже участвовал. Чтобы он внёс в изображение свою свидетельскую руку. Голос его, и он сам рисовал, как он может – «я был там-то, и выглядел вот так-то». Ведь изображение – это всегда вопрос стиля, а не технического умения. Поэтому нам надо было уложиться в три дня. И три ночи )) Чтобы успеть отснять. Бедный Даня, кажется, не знал, что можно так много работать )) Ему тогда было лет 12. Мы его сильно замучили, но вроде он был доволен результатом. И мы сняли эти 5 минут, но оказалось, что гораздо больше, чем Юля могла впустить в свой фильм. И тогда мы сделали это отдельным фильмом из 3х минут, где под рассказ Дани в ч/б что-то происходит с его нарисованными им персонажами. Это получился первый такой фильм, который потом вырос в серию. Главное его ценность была в том, что это свидетель, который оживляет свои воспоминания. И это свидетель дела, небезразличного для России. Поэтому мы относились к нему серьёзно.

 

И мы втроём, с Юрием Михайлиным, с Юлей Вишневецкой поняли, что нам очень нравится и процесс, и результат, и сама идея – когда человек работает со своими воспоминаниями таким образом. Он вспоминает, и мы предлагаем ему форму работы с этими воспоминаниями – нового их проживания. И мы решили сделать такой проект. Подумали, какие группы людей нам могли бы быть интересны. Прежде всего, интересен был тяжёлый опыт. Беженцы, например. Потому что позитивный социально значимый опыт трудно найти. И мы начали проект «Хорошо помню».

 

Юля предложила первый фильм сделать со своими детьми. Так бывает, что уже есть какие-то наработки, они лежат и ждут своего времени. У Юли была бабушка Зоря. Юля записала с ней интервью как-то. Она застала репрессии. Их арестовали, мама сидела в лагерях, папу расстреляли, Зоря росла с тётей и няней. Когда Юля с ней записывала интервью, Зоря уже была очень старенькая, и эти воспоминания прямо на глазах уходили – она забывала, начинала повторяться. И решили пустить в дело. Тем более, что у Юли есть дети, они тоже любят рисовать. С детьми это делать веселее и проще – они свободны в своём таком минималистичном рисунке, и задают стиль видеоряду. И мы стали делать историю бабушки Зори, https://www.youtube.com/watch?v=l1PxEaiA7PA. С Юлиными детьми, которых было трое.

 

ОА: А ты в этих фильмах сама не рисуешь?

СК: Иногда рисую. Для того, чтобы показать, как что происходит, как человек сидит.

После «Истории бабушки Зори» мы нашли ещё Наталью Мавлевич. И сделали второй фильм про её родственников «Как пропал Борис Фомич»,  https://www.youtube.com/watch?v=XOHdcPA8RDI, там рисовали внуки Натальи Самойловны.

 

От неё я, кстати, и узнала про «Летал и Шагал» ))

 

И тогда же мы начали параллельно работу над третьим фильмом «Братья Эппле». Там было сложнее. Он получался длиннее, мы вообще хотели сделать его на новом стилистическом уровне. И у детей там всё время были какие-то занятия, они были очень заняты ))

Между этими фильмами ещё была «Сказка для Наташи» https://www.youtube.com/watch?v=RHkycZ7JPvo, это я делала совместно с Юрием Михайлиным, без детей (авторский фильм Саши Кононовой и Юрия Михайлина про приёмную дочь Юрия Дмитриева, с которой Саша подружилась, бывая в Карелии).

 

ОА: Тебе эти проекты деньги приносят?

СК: Первые два фильма были бесплатными, на третий мы нашли финансирование, два гранта.

ОА: То есть, вы ещё проделали какую-то работу, чтобы эти гранты получить…

СК: Да, это вообще самое сложное )) Мы бы делали больше фильмов, если бы это было бы как-то обеспечено… Мы сотрудничали с Мемориалом и Музеем Гулага.

 

ОА: Работаешь ли ты ещё в каких-то студиях?

СК: В 2019 году я поступила учиться в ШАР (анимационная школа-студия), на режиссёрский курс. ШАР – детище Хитрука. Поэтому я думала про него ещё в колледже. Там работают его ученики и последователи. У меня была задача попасть в профессиональную среду, сейчас в России она есть, и она в ШАРе. Я сделала диплом, посмотрим, как дальше пойдёт.

 

ОА: Я видела у тебя медведя в сетях, он из диплома?

СК: Не, это просто медведь. Они меня не отпускают. Моя первая режиссёрская работа была про медведя, который летел на воздушном шаре спасать мир )) Это было сделано на станке, он был вырезан из вязаной тряпочки )) Это ещё в колледже было.

Диплом в ШАРе про пловца, который ищет себе подобных людей в мире, где людей нет… Он не страшный, я сама не люблю страшные фильмы )) Тема с плавающими людьми – она во мне давно живёт. Это, наверно, то, как я себя ощущаю часто. Ещё Померанц у меня засел с тех времён учёбы – про путь на максимальной глубине.

 

Между колледжем и ШАРом я ещё начала работать в программе «Профобразование без границ», в нескольких школах вела анимацию, знакомила детей с профессией. Я в этой программе отработала 2-3 года.

 

ОА: Ты сейчас себя больше аниматором или режиссёром чувствуешь?

СК: Работа за деньги – это когда ты под кем-то, и тут я аниматор. Я ещё не настолько маститый режиссёр, чтобы меня звали как режиссёра в проекты. Но внутреннее ощущение – это, наверно, всё-таки режиссёр. Но конечно это всё сильно смешано. Я режиссёр, который сам может делать анимацию ))

 

ОА: У тебя есть сейчас любимые техники анимации?

СК: Мне очень нравится менять. Когда делала диплом – сначала начала делать в компе. Думала, доработаю стиль, он будет такой, более дизайнерский, векторный, такой более гладкий. В итоге поняла, что не очень идёт. Я привыкла рисовать не так условно, как нужно было бы для этой идеи. Получается подробнее, чем хотелось бы для стиля. И я трачу время и силы на то, чтобы с этим бороться. Когда можно взять материал, который освободит от этого соблазна. Я в итоге сделала его в песке. В песке просто нет возможности делать так подробно. Ты ищешь совсем другие выразительные средства. И мне ещё очень важно, чтобы сам процесс был приятный. Я враг процесса, я заставляю себя сделать только потому, что знаю, как потом будет классно.

 

ОА: Есть сейчас какие-то тренды в анимации – что модно, популярно?

СК: Рисовать в компе, плоскостное изображение, без перспективы, с гиперболизированными формами, свободная, чистая и замкнутая линия, логотипная немножко такая анимация, только чуть более дерзкая, чем можно было бы себе позволить в логотипе. Вышка задаёт этот тренд. Хотя есть и какие-то авторские техники, которые выстреливают. В пошлом году на Суздале гран-при получил фильм девочки из Вышки, она рисовала всё акварелью на бумаге. Фильм очень чистый, цельный, девчачий, чувственный. «Собаки пахнут морем» называется. Но я не фанат такого.

 

ОА: А чего ты фанат?

СК: Мне нравится клип «Мы сегодня дома» на песню Хадн Дадн. Я очень люблю такую тотальную анимацию, когда всё очень динамично меняется, пространство выворачивается, персонажи. Мне нравится Кодзи Ямамура. Это просто супер-уровень. Я его люблю с колледжа. «Полярный медведь скучает» - новый его фильм, нарисован на кальке, тушью. Ну, понятно, у японцев и китайцев с тушью и кистью всё отлично, они рисуют кадры как дышат. Нравится «5 минут до моря» Натальи Мирзоян – очаровательный. «Воспоминание» Бастьена Дюбуа, это документальный фильм. Сложный фильм про алжирскую войну и раскапывание внуком, участвовал ли его дедушка в этих зверствах. Дедушка не даёт прямого ответа. Там очень сложная работа автора с этим внутренним конфликтом – он мучает дедушку расспросами, но не может не мучить, и мучается от этого сам. Мы смотрели с однокурсниками и этот фильм вызвал у нас очень бурную дискуссию. Ведь есть вещи, касающиеся твоей семьи, которые кажется очень важным узнать! У меня была пробабушка, она была сиротой из детдома, во время революции её нашли и взяли в семью чужие люди. Она сама про себя ничего не рассказывала. И мама с бабушкой ничего не смогли у нее узнать. А теперь и я ничего не знаю о ней…

 

ОА: Тема воспоминаний – тоже важная в твоей жизни и творчестве, как видно )) Спасибо тебе огромное за интересный разговор!

 

Иллюстрации: работы Саши разных лет и кадры из Сашиных фильмов